— Как же это…? — лекарь уставился на затянувшуюся рану, отказываясь верить своим глазам.

— Сила молитвы — устало улыбнулся Иаков, подначивая пожилого мужчину

— И вера в Бога — добавляю я — Скажи, лекарь, а много ли тяжелых раненых сегодня?

— Слава богам, таких тяжелых ранений больше нет! И убитыми мы потеряли немного — всего человек пятнадцать. Но вы ведь не…?

— Нет, воскрешать убитых мы не умеем. Это только Иешуа было под силу.

Глава 14

— Префект жив?! — ворвался в шатер Аппий Марон, стаскивая на ходу шлем, украшенный красным гребнем — Как он?

В запыленных позолоченных доспехах, еще разгоряченный недавним боем, и оттого напоминавший движениями хищного зверя, легат выглядел опасно и внушительно. Все присутствующие в шатре дружно повернули головы в мою сторону.

Я устало вздохнул:

— Жить будет…

— Слава богам! Это ты его спас, Марк? Как тогда в Храме легионеров?

— Мы — я приобнял за плечи смущенных апостолов — Без помощи Матфея и Иакова я бы сейчас его не вытянул.

— Слышал, ты еще и «царя зилотов» из гастрафета подстрелил? Я отмечу твои заслуги в донесении в Рим. Можешь рассчитывать на дубовый венок!

Вот, кстати, о донесении…

— Марон, мы можем поговорить наедине?

— Прямо сейчас? Хорошо, пойдем в мой шатер.

Глянув еще раз на Пилата, который пока не пришел в себя, но выглядел уже не таким бледным, как прежде, мы вышли, оставив раненого на попечение лекарей, а скрижаль апостолам. Тиллиус нахально увязался за нами с легатом, но это было даже к лучшему — его предстоящий разговор тоже касался.

Лагерь менялся прямо на глазах — за короткое время его территория уже покрылась ровными рядами солдатских палаток. Легионеры времени зря не теряли. Навстречу нам, рыдая и расталкивая оцепление вокруг шатра, бросилась Клавдия — пока мы вытаскивали префекта с того света, они с дочерью тоже уже успели добраться до претории. Выглядела жена Пилата ужасно: растрепанная, с непокрытой головой, глаза покрасневшие и опухшие от слез. Корнелия тоже плакала. У меня кольнуло в сердце, я взял ее за руку.

— Все будет хорошо!

— Клавдия, не позорь своего мужа — Марон, увидев женщину, брезгливо поморщился — Веди себя достойно, как подобает римской матроне.

— Что с моим мужем?! — жесткие слова легата немного отрезвили ее, и рыдания тут же прекратились

— Он жив, и его жизнь уже вне опасности — поспешил я ее успокоить — но пока без сознания. И его сейчас нельзя беспокоить. Молитесь за его здоровье — это единственное, чем вы сейчас можете ему помочь.

— Хвала Иисусу! — женщина судорожно перекрестилась и, покачнувшись, начала оседать на землю.

Легионеры тут же подхватили ее под руки и, повинуясь приказу Марона, повели их с Корнелией в шатер, выделенный для проживания.

— Женщины в военном лагере — зло, им здесь не место. Зачем только Пилат потащил их с собой!

Ну… в принципе легат прав. Но зная Клавдию, подозреваю, что она мужу всю плешь проклевала, упрашивая взять ее в Иерусалим. Иногда легче просто уступить женщине, чем выслушивать ее бесконечное нытье.

— Тело главаря зилотов удалось захватить? — интересуюсь я у Марона.

— Да. Утром прикажу его отправить в Иерусалим и выставить там перед Храмом, чтобы все увидели, что Элеазар мертв.

— А с остальными что?

— Раненых солдаты добили, они все равно не дошли бы до Кесарии. Те, кто сможет дойти, будет продан в рабство — равнодушно пожал плечами легат — А сикариев сразу казнили, этих иудейских псов нельзя было оставлять в живых.

— Кому-нибудь удалось бежать?

— Нет, всех отловили. Сейчас ауксилии заковывают пленников в цепи.

Мы заходим в шатер легата, денщик тут же принимает шлем и меч из рук Марона, и подносит ему посудину с водой, чтобы тот мог ополоснуть руки и лицо. Подает полотенце.

— Так о чем ты хотел поговорить, Марк? — спрашивает легат, закончив освежаться и отсылая денщика прочь.

— Нам с большим трудом удалось навести порядок в Иерусалиме. Нельзя чтобы Тиберий снова обрушил на город свой гнев. Иначе все наши труды пойдут насмарку.

Марон недовольно морщится, косится на Тиллиуса

— Я обязан написать в донесении о нападении на римского префекта. И наказание за это последует в любом случае.

— Но написать тоже можно по-разному. Можно ведь и упомянуть о непричастности нового Синедриона к нападению зилотов. Пусть весь гнев Рима падет только на тех, кто затеял это нападение.

— А ты уверен, что Храм не причем?

— Уверен. Префект пообещал снизить налоги до прежнего уровня, и нынешний Синедрион больше не поддерживает зилотов. Это явно постарался кто-то из сторонников Анны, которых Пилат недавно изгнал из Синедриона. Вот им нужна ссора иудеев с римлянами, чтобы снова вернуться к власти.

Легат переглядывается с фрументарием, и смысл этих переглядываний мне понятен — мы все сейчас в одной лодке, но с доверием у них явно плоховато — каждый сам за себя. А их донесения в Рим, между тем, не должны расходиться.

— И еще я подозреваю, что в сокровищнице хранилась не только казна Храма, но и чьи-то личные богатства. И этот «кто-то» готов вернуть их любой ценой. Нужно бы провести дознание и найти подстрекателя.

— Примас, как ты себе это представляешь? — хмурится Тиллиус

— Ну… для начала хотя бы допросить пленных. Всегда ведь найдется тот, кто готов спасти свою жизнь ценой предательства.

— Но как узнать, что он не врет?! Пытать? Это долго

— А скрижаль на что?

Я надеялся, что слухи об особых свойствах святыни уже широко разошлись в народе.

Я надеялся, что слухи об особых свойствах святыни уже широко разошлись в народе. В конце концов, толпа иудеев, среди которых были и зилоты, видела ее и с балкона Храма, и у гробницы Христа — не зря же потом столько страждущих пришли поклониться ковчегу.

— Да как эта деревенщина может вообще что-то знать о планах своих главарей?

— Так ты выбирай из пленных тех, кто одет получше остальных, и на ком есть доспехи. Тогда точно не ошибешься — это и будут приближенные Элеазара.

Марон приглашает нас с Тиллиусом вечером на ужин, а до этого предлагает еще раз все хорошо обдумать. Фрументария он явно остерегается и правильно делает. Но при этом легат понимает, что до тех пор, пока наши общие интересы совпадают, Тиллиус для него ценный союзник, и ссориться с ним не стоит.

Выходим с фрументарием из шатра легата, и тут я останавливаюсь, не зная, куда мне теперь идти, и где искать свой родной контуберний. Понятно, что в военном лагере — каструме — все строго упорядоченно и регламентировано: каждая солдатская палатка, каждый командирский шатер находятся строго на своих местах. Но я-то об этом имею весьма смутные представления, поскольку читал о таком только в учебнике для студентов-историков, а сведения там были приведены весьма отрывочные, а лучше сказать — приблизительные.

Вот претория — это как бы сердце военного лагеря, площадка соток на пять — здесь расположены шатры начальства, и проводятся все важные мероприятия: оглашение приказов, суды и религиозные обряды типа жертвоприношений. Ее пересекает прямая «улица» шириной метров десять, не меньше — via praetoria. Чуть дальше за палатками видна еще более широкая «улица» — via principalis — это она считается в лагере главной. Такая же широкая полоса, свободная от палаток, идет вдоль внутреннего периметра всех стен лагеря. Разумность такого устройства каструма проверена многими и многими поколениями легионеров, правила эти незыблемы, и все их здесь прекрасно знают. Кроме меня, горемычного..

Легионеры снуют по лагерю как муравьи — кто-то заканчивает ставить палатки, кто-то уже носит воду и разводит небольшие костры, на которых будет готовиться еда, кто-то усердно чистит свои доспехи и оружие. Все сейчас происходит согласно установленному распорядку, как будто и не было недавнего нападения зилотов. И главное — невзирая на то, что нападавших вроде бы разбили наголову, а пленных уже заковали в цепи, охрана нашего лагеря ничуть не ослаблена. Больше того — она даже усилена — у ворот команда легионеров собирает массивные деревянные ежи — «трибули», чтобы расположить их вдоль высокого частокола, прямо перед рвом. Каждый солдат уже при деле, никто не бездельничает, каждый винтик занял свое место в этой отлаженной военной машине. Один я выпал из общего распорядка — статус мой не понятен в этой строгой иерархии.